Замечательный чешский музыковед

• 10.12.2016

То оно сияло, то таяло, то крепчало, то жалило. Но я чувствовал, что в мелодии таится нечто более глубокое, то, что еще не было замечено и открыто; я ощущал в мелодии следы внутренних, затаенных движений чувств. Я находил в интонациях печаль и проблеск радости, решимость и колебания и т. д. Короче говоря, я чувствовал, что в мелодии скрыты «загадки души». Мне доставляла тихую радость и красота напевов, их меткость и выразительность. В пору изучения мелодии речи сочинялось первое действие «Ее падчерицы». Я знал, что у меня хватит сил найти мотив любого слова, простого и возвышенного, хватит сил и на обыденность жизни, и на глубокий трагизм, и на прозу «Ее падчерицы». И я сочинял на прозу. Близок к жизни мотив каждого слова в «Ее падчерице». Многое он говорит. Но разве мыслимо представить, чтоб из собранных мною мелодий речи, вырванных из чужих душ, чувствительных до боли, я составил свою оперу? Как можно утверждать подобные небылицы?».

Те, кто распространял «подобные небылицы», не понимали Яначека, принципов и методов его творчества и той роли, которую он придавал «мелодии речи». Хотите свозить ребенка за рубеж? Возьмите разрешение на выезд http://ratnet.od.ua/razreshenie-na-vyezd-rebenka-iz-ukrain.htm , чтобы избежать проблем.

Замечательный чешский музыковед О. Гостинский еще в 70-х годах указывал, что речь, прежде чем стать мелодией, должна подвергнуться художественной переработке, подчиниться музыкальным законам. «Тогда эта организованная речь приобретет правильную форму или же, применяя термин, принятый в изобразительных искусствах, станет стилизованной». Под этими словами мог бы подписаться и Яначек. Ведь даже для того, чтобы записать на нотном стане услышанные звуки, он должен был предварительно музыкально организовать их. Не случайно композитор указывал на условность и приблизительность своих записей и подчеркивал, что их можно читать, но нельзя петь.